Новости Донецкой области (Донбасса) и Украины24 января 2017 годаЯзыковой вопрос: у каждого своя правдазакон Трудно научиться толерантности и пониманию, когда мы до сих пор вынашиваем эти травмы, и неизвестно, кто у нас родится: политическая или какая-то другая нация. На мой взгляд, все мы в той или иной степени являемся языкотравмированными людьми, поэтому, извините за банальность, у каждого есть своя боль, своя травма, своя правда, сообщает И где, как найти взаимопонимание, я просто не знаю. Здесь можно делиться исключительно опытом, возможно, он кого-то заставит просто подумать. Я большего и не прошу. В Киеве 1970-х и 1980-х годов человека, который говорил на украинском, ребенка или взрослого человека, прямо ассоциировали с селом и колхозом. Я это помню. Когда ребенка отдавали в украинскую школу, сопровождали это комментариями: «Ну, они же из села», или молчали, или просто считали странными. И надо было быть очень сильным человеком, чтобы не обижаться, не подчиняться, чувствовать украинский единственным возможным для себя языком и продолжать говорить, не молчать и не переходить на русский. Чтобы обрести ореол городского человека. Чтобы получить работу. Чтобы нравиться. Чтобы прекратили язвительно высказываться в твой адрес, чтобы не посмеивались за спиной: жлобчик или жлобиха. И не говорили: «Ну, она вроде нормальная, хотя говорит по-украински, наверное, из села». А еще надо было иметь большую силу, чтобы не молчать и становиться на защиту украиноязычных людей, и не подхихикивать или же отмалчиваться. Я отмалчивалась, мне за это стыдно. Я тогда не осознавала, что можно действовать иначе, хотя чувствовала неловкость и бессовестность этих моментов. Извините, это моя память и мой опыт. Сейчас я типичная билингва, хотя детство мое было полностью русскоязычным и языково-комфортным. Это не меня обозначали как селючку и колхозницу: просто из-за звучания украинского языка. Я была киевской девочкой из хорошей семьи служащих. Социально-защищенной. Музыка, спорт, хорошие школы, собака – в комплекте. В университете в 1990-е годы у меня не было ни одного учебника по праву на украинском языке. Ни одного! До 1995 года. Да, сложный период: советское законодательство переформатировалось в украинское. Но в столице Украинской ССР в столичном Университете Тараса Шевченко в 1990-1995 годы будущим юристам не преподавали ни одной профильной дисциплины на украинском языке, кроме аграрного права. Были интересные миксы, когда обновленное законодательство цитировалось на украинском, а теорию шпилили на русском. Я сама из законов и книг благодаря галичанам, а не из прессы и вообще медиа, выучила украинский. Поэтому моя речь, в большей степени нормативно-книжно-литературная, с остатками русизмов и заимствованными, прежде всего, на Галичине, диалектами, дезориентирует людей: откуда я. «Вы же не из Галичины»? - спрашивают на всякий случай неуверенно. Удивленно: «Вы из Киева? - и почти категорически, - У вас совсем не киевское произношение». Но русскоязычные люди также имеют свои травмы. Я не знаю, какая языковая ситуация сейчас, но еще в 1990-х годах на значительной территории Украины было русскоязычное большинство. За счет чего, например, такие как я, были исключительно русскоязычными, я сейчас не буду говорить. Так исторически случилось. И когда вводились те самые законодательные нормы на украинском, людям было трудно перестроиться. Потому что действительно никто не помогал. Твоя жизнь в твоих руках; возможно, ты думаешь, что ничего не изменится, и ничего на тебя не будет влиять: у тебя русскоязычная семья, книги и пресса на русском, работа, где все говорят на русском, телевизор говорит на русском, но все равно это меняется. Вроде и постепенно, но для кого-то – вдруг. Ребенок идет в садик, а потом и в школу, где сначала неуверенно, а потом увереннее преподаватели и учителя говорят именно на украинском во время уроков. Далее – высшее образование. Судебные процессы, платежки, изменение января на січень и т.д. и т.п. А ты ждал или ждала, что на тебя это не повлияет, поэтому слушал/слушала, понимал/понимала, сопротивлялся/сопротивлялась, привыкал/привыкала, но говорить так и не стал/не стала. И быть лишенными этого статуса большинству очень больно. Это – невыносимо. Как и невыносимо ощущать себя меньшинством. Особенно когда статистически оставаться большинством, а меньшинству, которое борется за языковое большинство, просто надоело глотать свой язык и говорить на нем только во сне. Я не про сейчас, уважаемые, я про раньше, я про вообще. А еще мучительно переживать из-за того, что над тобой будут насмехаться, хамить, будут бросать в тебя копейки, расскажут, куда тебе с русским языком ехать, сколько ошибок ты делаешь, или вообще ты – настоящий/настоящая украинец или украинка? Этно-диктат – это очень унизительно, это неправомерно. Травля из-за языка, издевательства над языком – это настолько просто, это настолько позорно. Как же много я могу еще вспомнить и рассказать, но все настолько устали это слушать, в каждом ушке – своя правда, свой шептальщик, своя картина мира. Но как трудно научиться толерантности и пониманию, когда мы до сих пор вынашиваем эти травмы, и неизвестно, кто у нас родится: политическая или какая-то другая нация. Я одинаково плохо воспринимаю даже едва заметное высокомерие тех, кто прямо будто не унижает язык, но дает понять, насколько обширнее русский. И мне трудно понять, честно трудно, учитывая мой собственный опыт, что настолько невозможно, не удается, категорически не воспринимается изучение украинского языка. Так же я плохо воспринимаю, когда притесняют, например, продавщицу за то, что она говорит на русском, если ее собеседник или собеседница понимает без перевода. Потому что большинство из нас способно понять человека, говорящего на русском, без перевода. И это не основание для унижения другого или другой. И эти явления, на мой взгляд, можно объяснить травмированной психикой тех, кто так поступает. А это, получается, почти все мы. Я не уверена, что это может изменить закон. Это явление – шире рамок закона. Я для себя выбрала путь: писать на украинском. Возможно, это мало кому нужно, интересно, мало на кого и на что влияет. Но это – мой выбор, моя история и мой закон. Лариса Денисенко |